СЛОВО, сказанное Архиепископом Гурием при возведении монахини Серафимы в сан игумении 4 августа 1956 (?) г. в Крестовой церкви в г. Днепропетровске
Возлюбленная во Христе игумения Серафима!
Исполнилось мое давнее желание поставить тебя в сан, или чин, игумении. Может быть, у кого-нибудь из нас мелькнет мысль: «Игумения ставится для церковного стада. А где же овцы?». Но вспомни преподобного Сергия. Ведь он постриг принимал от одного старца Митрофана, и, несомненно, там и бедности много было, и малочисленность. Но верил он, что Господь Свою святую благодать даст ему и монашеское горение в тех трудных условиях, в которых он находился.
Пришло время у нас, когда монашество уничтожается — уничтожается, скажу, искусственно. Уничтожается тем, что не принимают, не разрешают принимать в обитель людей сильных физически. Не разрешают постригать тех, кто подготовлен к монашеству. Поэтому монашество будет принимать другие, новые формы. Примеров этому много в церковной жизни.
Как ты сама знаешь, что было лет пятнадцать назад, когда молились в домах, и Литургию совершали в домах, и многое, что было раньше явно, сделалось как бы тайным. Но еще и для другого Господь призвал тебя на игуменское служение. Сестер у тебя мало, да и живут они не с тобой. Ты иногда только приезжаешь для общения с ними. Но я вспоминаю незабвенного митрополита Вениамина. В 1922 году, когда он незадолго до своих страданий и смерти поставил меня в архимандриты — он вручил мне посох. И тогда он сказал слова, которые остались у меня в памяти и которые я буду хранить до смерти: «Вручаю тебе и посох сей в знак твоего особенного служения молодежи».
Монастыря тогда не было. Мы жили в Александро-Невской Лавре, а я был там заведующим Крестовой церковью. Почему он так сказал? Потому что он видел своим духовным оком, как сердце мое влечет меня к служению Церкви, особенно той молодежи, которая меня окружала, которая на три четверти окормлялись у меня исповедью. Я как-то всегда имел влечение к утверждению в вере молодежи. Позволю себе несколько дерзновенное сравнение, не в смысле высоты, а только в смысле параллели. Помнишь, когда пророк Илия уходил, он передал милоть своему ученику Елисею. Вот так уже много лет, начиная с 1920 г. и раньше, ты имела дело со мной. Главным образом, женская молодежь окружала тебя. Но обращались к тебе и юноши. И ты находила какие-то слова, близкие их сердцу. Господь дал тебе дар, дар редкий и исключительный. Ты находила и слова, и понимание юной души, и к тебе они влеклись и влекутся сейчас — из Ленинграда, из Ташкента, и отовсюду.
И вот думается, что не только для того малого количества сестер, которые уже приняли иночество, ты приняла сан игумении, но и для утверждения в вере по преимуществу молодежи. Утверждай их словом в духовной жизни, учи их. Они очень ждут и нуждаются в научении — и те, кто принял монашество, и те, кто, может быть, никогда не оставят мир. Они как овцы без пастыря. А игуменией может быть и женщина. Господь умудрил тебя, и ты должна применить твой дар к этим людям. Не будут тебя воспевать, не будут возносить твоего имени наряду с архиереем, как в обителях. Ты будешь иметь более высокое служение — окормление душ. «Прими сей жезл, имже утверждай паству твою, яко и слово имаши отдати за ю нашему Богу во дни суда»
Исполнилось мое давнее желание поставить тебя в сан, или чин, игумении. Может быть, у кого-нибудь из нас мелькнет мысль: «Игумения ставится для церковного стада. А где же овцы?». Но вспомни преподобного Сергия. Ведь он постриг принимал от одного старца Митрофана, и, несомненно, там и бедности много было, и малочисленность. Но верил он, что Господь Свою святую благодать даст ему и монашеское горение в тех трудных условиях, в которых он находился.

Как ты сама знаешь, что было лет пятнадцать назад, когда молились в домах, и Литургию совершали в домах, и многое, что было раньше явно, сделалось как бы тайным. Но еще и для другого Господь призвал тебя на игуменское служение. Сестер у тебя мало, да и живут они не с тобой. Ты иногда только приезжаешь для общения с ними. Но я вспоминаю незабвенного митрополита Вениамина. В 1922 году, когда он незадолго до своих страданий и смерти поставил меня в архимандриты — он вручил мне посох. И тогда он сказал слова, которые остались у меня в памяти и которые я буду хранить до смерти: «Вручаю тебе и посох сей в знак твоего особенного служения молодежи».
Монастыря тогда не было. Мы жили в Александро-Невской Лавре, а я был там заведующим Крестовой церковью. Почему он так сказал? Потому что он видел своим духовным оком, как сердце мое влечет меня к служению Церкви, особенно той молодежи, которая меня окружала, которая на три четверти окормлялись у меня исповедью. Я как-то всегда имел влечение к утверждению в вере молодежи. Позволю себе несколько дерзновенное сравнение, не в смысле высоты, а только в смысле параллели. Помнишь, когда пророк Илия уходил, он передал милоть своему ученику Елисею. Вот так уже много лет, начиная с 1920 г. и раньше, ты имела дело со мной. Главным образом, женская молодежь окружала тебя. Но обращались к тебе и юноши. И ты находила какие-то слова, близкие их сердцу. Господь дал тебе дар, дар редкий и исключительный. Ты находила и слова, и понимание юной души, и к тебе они влеклись и влекутся сейчас — из Ленинграда, из Ташкента, и отовсюду.
И вот думается, что не только для того малого количества сестер, которые уже приняли иночество, ты приняла сан игумении, но и для утверждения в вере по преимуществу молодежи. Утверждай их словом в духовной жизни, учи их. Они очень ждут и нуждаются в научении — и те, кто принял монашество, и те, кто, может быть, никогда не оставят мир. Они как овцы без пастыря. А игуменией может быть и женщина. Господь умудрил тебя, и ты должна применить твой дар к этим людям. Не будут тебя воспевать, не будут возносить твоего имени наряду с архиереем, как в обителях. Ты будешь иметь более высокое служение — окормление душ. «Прими сей жезл, имже утверждай паству твою, яко и слово имаши отдати за ю нашему Богу во дни суда»