Митрополит Волгоградский и Камышинский Феодор (Казанов) о митрополите Гурии по воспоминаниям своего духовного отца — архиепископа Михея (Хархарова)
Митрополит Гурий (Егоров) является одним из самых замечательных и выдающихся архиереев нашей Церкви. Миссионер, богослов, проповедник. Один из основателей и вдохновителей Александро-Невского братства, исповедник православной веры и устроитель виноградника Христова. Духоносный архипастырь, соединивший практику рассуждения с молитвой и деятельным служением.
Он родился накануне грозных для державной России и Русской Церкви событий. С детских лет мечтал и стремился послужить Богу в ангельском чине. Монашество было его заветной целью.
Архиепископ Михей много рассказывал о владыке Гурии. О его непростом детстве, о сложной ситуации, ожидавшей мальчика по смерти отца и матери. О том, как они с братом Леонидом, будущим архимандритом Львом, воспитывались у дяди. Его жена не испытывала к ним особой любви, но дядя, который заведовал Александро-Невским рынком, всячески заботился о них, стараясь дать достойное образование и воспитание. Вячеслав (так звали владыку в крещении) был деятельным, активным человеком. Он обладал многими способностями и хорошей русской основательностью, которая помогала ему доводить до конца все намеченные дела. Окончив Коммерческое училище, стал отличным финансистом. Интересная деталь: в это время он давал уроки двоюродной сестре Саши Хархарова, своего будущего духовного сына и сподвижника, но с которым тогда еще он не был знаком, потому как Саша еще не родился. При всей перспективе светского роста свой жизненный путь он связал не с коммерческой деятельностью, а с духовной. Ездил в Оптину пустынь к старцу Анатолию, был знаком с известным прозорливцем Георгием Коссовым, ныне причисленным к лику святых. Духовно руководствовался у епископа Сергия (Тихомирова), преемника по апостольским трудам святителя Николая Японского. У юноши даже были мысли уехать в Японию и там помогать владыке, однако он получил благословение поступать в Санкт-Петербургскую духовную академию. Когда началась Первая мировая война, пошел братом милосердия на фронт, но там заболел туберкулезом. Пришлось вернуться и завершить духовное образование, после которого Вячеслав принял монашество и священный сан. Вместе со своим братом иеромонахом Львом и другом иеромонахом, Иннокентием (Тихоновым), при Александро-Невской лавре молодые священники организовали активную миссионерскую деятельность, а чуть позже сформировалось Александро-Невское братство. В народе трех иеромонахов прозвали «Ингурлев», что означало их сокращенные имена. Однако Гурий наиболее выделялся из этой троицы своими талантами и особым умением общаться с молодежью, за что Патриарх Тихон, возводя молодых миссионеров в сан архимандрита, отличил его, вручив жезл как знак духовной силы. Отец Гурий очень любил церковное пение, именно древнерусское, знаменное, по крюкам. В какой-то период времени он вообще не воспринимал партесное пение, какое-то у него жесткое отношение было к этому. Он даже считал, что поющие многоголосием не могут состоять в братстве. Потом, правда, смягчил свою позицию и признал, что такой распев можно использовать на богослужении.
Ходили они с братьями проповедовать в такие районы Петрограда, как Лиговка, где жили рабочие и присутствовали все пороки, особенно пьянство, разврат, сквернословие. И вот с этими людьми они вели беседы о Боге, о Евангелии, о спасении. А летом с той же целью арендовали место на барже. Там был монах, который эту баржу охранял, немножко ленивый, любил поспать. Отец Гурий ему говорил:
— Что ж ты все время спишь? Помыл бы палубу, что ли.
Тот отвечал:
— Зачем? Главное же — спастись.
Затем, начиная с 1922 года, следуют три ареста, ссылка в Среднюю Азию и заключение в лагерь на строительство Беломорканала. В 1925 году, в промежутке между арестами, когда отец Гурий участвовал в погребении Святейшего Тихона, его, как знатока Типикона, назначили уставщиком на отпевании Патриарха.
В 1933 году создается Среднеазиатский индустриальный институт, при котором открывается горно-геологический факультет. Духовному сыну владыки ученому-геологу Константину Николаевичу Вендланду предлагают работу на кафедре. В это время заканчивается срок заключения в лагере архимандрита Гурия, и по его благословению Константин вместе с сестрами Елизаветой и Евгенией переезжают в Ташкент. Этот особый период жизни Церкви в некоторых источниках называют катакомбным. Но катакомбная церковь воспринимается нами большей частью как связанная с иосифлянством и группой «непоминающих». Хотя отец Гурий после освобождения и жил некоторое время на нелегальном положении, но никогда не оппозиционировал патриаршему престолу. Митрополит Арсений (Стадницкий) дал ему святой антиминс и благословил совершать литургию дома. Жили они в убогой хибарке, где своими силами делали ремонт и все необходимое для обустройства домовой церкви, о которой никто не должен был знать. Ее организовали под полом. Иногда местные жители слышали, как из-под земли звучит тихое молитвенное пение, но никто не доносил властям, а место то называли в народе святым. Каждый трудовой день небольшой христианской общинки начинался ранним утром с молитвенного правила, затем все завтракали и каждый шел на свое послушание или работу. Вечером снова собирались на совместную молитву, и так каждый день. Духовная жизнь их была сокрыта от посторонних глаз. Никто не знал, что некоторые из молодых ученых и врачей носят под гражданской одеждой монашеские четки.
В сентябре 1943 года Иосиф Сталин организовал судьбоносную встречу с тремя митрополитами, которая во многом определила дальнейший вектор развития церковно-государственных отношений, расцвет Церкви и укрепление ее позиций. По окончании Великой Отечественной войны открывается Свято-Троицкая Сергиева лавра. Подготовить пасхальное богослужение 1946 года было доверено архимандриту Гурию. Для этого его назначили почетным настоятелем близстоящего Ильинского храма, где в то время совершались богослужения. Обитель преподобного Сергия тогда представляла собой что-то среднее между огромной коммунальной квартирой и музеем религии и атеизма. В Успенском соборе стояли чучело медведя и карета императрицы, грязь и пыль являлись дополнением интерьера. По грязным лужам бегали чумазые дети, в подворотнях то и дело появлялись подозрительные люди в штатском, на веревках сушилось белье, из окон бывших монашеских келий доносились звуки охрипшего патефона. Заброшенность и оскудение. Не встретить было на священных улочках монаха, не услышать бархатный гул колокольного звона, не увидеть в окне храма ласковый свет мерцающей лампады. Все осквернено, опустошено, едва не уничтожено. Величайшая святыня — глава преподобного Сергия — пропала и, казалось, была утрачена безвозвратно. Но вот вместе с весенней оттепелью появилось новое настроение, новый дух, особые возвышенные чувства, которые создали правильный настрой на великие труды и свершения опытного архимандрита.
Божественным промыслом в этот момент в Загорске (с 1991 г. Сергиев Посад) собирается вся духовная семья батюшки. С фронта вернулись молодые офицеры: Александр Хархаров, ставший первым послушником лавры, и Игорь Мальцев, которые живо подключились к трудам своего аввы по подготовке обители преподобного Сергия к Пасхе. Появляются и другие помощники — мироносицы-жены с тряпками и ведрами, начинается грандиозная уборка оскверненных храмов и территории монастыря. Девушки и женщины шьют облачения на престол, руководит ими дочь отца Павла Флоренского. Открывается свечная лавка, Саша Хархаров успешно организовывает ее работу. Кроме того, необходимо было привести в порядок колокола. Звон на Пасху — очень важный, сакральный момент. Но власти тянули время. Говорили, что еще рано. Что дадут ключи, откроют колокольню, но перед самой службой. Появляется прежний лаврский звонарь:
— Отец Гурий, я последним звонил перед закрытием монастыря, дозволь мне на Пасху первым ударить.
Договорились тайно залезть на звонницу и провести ревизию колоколов. Оказалось, что сыромятные ремни, на которых висели языки, отвисли, звона бы не получилось. Но мастер знал свое дело: ремни подтянул, колокола подготовил. Звонари всегда относились к колоколам с особой любовью, давали им ласковые имена и прозвища: Лебедок, Корноухий…
Когда все работы, казалось бы, подошли к концу, стали готовиться к литургии. Вдруг вспомнили о том, что в заботе хозяйственных дел не испросили у Патриарха святого антиминса. Время прошло, теперь уже не успеть. Казалось, враг ликует, сердце недоумевает. Но Господь Промыслитель устрояет все во благо. Неожиданно появился Тихон Тихонович Пелих, в будущем протоиерей и известный старец, который принес царский антиминс Успенского собора. Последний наместник лавры отец Кронид передал ему: «Сохрани, пригодится». А вскоре схиархимандрит Иларион (Удодов) торжественно и просто вручил новому наместнику лавры священную главу преподобного Сергия. Пожилой немощный старец тайнообразующе вез величайшую святыню на электричке, в какой-то авоське, чтобы не привлекать к себе внимания. Он не дерзнул присесть со священной ношей, но простоял весь свой долгий путь на дрожащих больных ногах.
Теперь уже все было готово к пасхальной заутрене. В священном полумраке собора Успения Богоматери раздалось первое: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех…» Пасхальный крестный ход вышел на улицу. Невольно замирало дыхание. Лаврская площадь представляла собой живое море горящих свечей. Несмотря на работу агентов Лубянки, пришло очень много народа. Люди плакали и крестились. Христос Воскресе! Слава Богу, лавра возрождалась! Она наполнялась новыми послушниками и старыми монахами, которые, услышав благую весть, возвращались вновь в свою обитель.
Патриарх был благодарен. После успешно выполненного ответственного послушания отца Гурия возвели в епископский сан и направили в полюбившуюся ему Среднюю Азию. С ним ехали и его верные спутники. Владыка Гурий был очень внимательным и чутким к своим духовным детям, но никогда их не баловал. Настоящий духовный лидер и отец, он прекрасно видел внутренний мир человека. Души его чад перед ним были как на ладони. Он проникал в суть вопроса и понимал причину вещей. Одновременно умел прекрасно выстроить беседу, говорил увлекательно, интересно. Всегда был окружен молодежью, духовенством, простыми людьми совершенно разного уровня образования и разного возраста. Владыка Михей рассказывал, что им не хватало внимания своего духовного наставника, хотелось, чтобы он с ними больше разговаривал, и, бывало, даже обижались:
— Владыка, как же вот Вы с людьми общаетесь столько времени, а с нами даже не поговорите. Хоть бы научили нас, дали какие-то советы духовной жизни.
А он:
— Зачем? Вы же всегда передо мной.
Владыка Гурий был мудрым духовным устроителем. Как Христос говорил притчами, вот так же и он учил своих учеников опосредованно — создавал такие ситуации, по которым и он мог понять человека, и человек мог понять себя и что-то еще из духовной жизни. Он учил их не только молиться, но и думать, и анализировать. И они настолько любили своего владыку, что даже в мыслях не было как-то обидеть его, грубое слово сказать, голос повысить или не послушаться. Такой был союз любви. Истинно христианской, духовной любви, о которой мы читаем в книгах, но которую на самом деле мало кто из нас видел в реальной жизни. Вот такая у них была община, основанная на молитвенной закваске их духовного руководителя владыки Гурия.
Владыка не ломал волю своих учеников, это было не в его правилах. Да и они еще были совсем молодыми людьми со своими шутками, какими-то забавными случаями. Игорь Мальцев, познакомившись с девушкой в Ташкенте, «загулял»: прыгал через дувал, ходил в «самоволку». А отец Михей был всецело увлечен аскетизмом. В древних молитвословах и канонниках есть такое окончание вечернего правила: «Аще обрящеши возглавицу мягку, остави ю, а камень подложи Христа ради. Аще ти зима будет спящу, потерпи, глаголя: яко иние отнюдь не спят». И эти слова так легли ему на сердце, что однажды он нашел в огороде камень, притащил его к себе в келью и спал на нем. А утром за завтраком этот камень уже лежал на столе, и все шумно обсуждали подвиг юного инока. Это Игорек обнаружил «возглавицу» и выложил ее на всеобщее обозрение.
Был еще такой немного юмористический случай. Отец Игорь участвовал в уборке, мыл пол и пел Херувимскую песнь. Пел умиленно, вдохновенно. Потом вдруг встал, приосанился и как затянул:
— Очи черные, очи страстные, очи жгучие и прекрасные…
Поворачивается, а на него смотрит владыка Гурий:
— Да, Игорек, и как в тебе все вмещается?
Ни слова укора, никакого наказания — вот такая любовь. Владыка все прекрасно понимал: в молодом человеке чувства меняются, все кипит, перемешивается.
Игорь Мальцев тоже хотел быть монахом, так как жил в окружении монахов, и даже просил пострига. Владыка Гурий решил его как-то проверить: вызывает к себе и дает ему шкатулку. Тот открывает, а в шкатулке различные украшения: золотые цепочки, кольца, серьги. Он подумал: «Зачем это все монаху?» Владыка забирает у него шкатулку, закрывает ее и говорит:
— Ты не можешь быть монахом, ты слишком много осуждаешь.
Такие простые примеры открывают глубину ума и сердца человека — насколько он вообще понимает духовные законы. Не нужно было устраивать сложное испытание, проводить собеседование. По каким-то таким небольшим маркерам владыка Гурий мог понять, что за человек перед ним, чем он живет и что им движет. Кстати, эти украшения владыка раздавал как подарки на свадьбу и семьям бедных священников, которые сами не могли приобрести себе порой даже самого необходимого.
Вспоминается случай из патерика. Василий Великий как-то приехал в монастырь и спрашивает настоятеля:
— Есть у тебя спасающиеся?
— Вашими молитвами все мы спасаемся, Владыка.
— Нет, ну кто-то у тебя преуспевающий есть?
— Ну, вот есть один.
— Позови.
И Василий Великий, желая возвести этого монаха в пресвитеры, проверяет его следующим образом. Он повелевает ему:
— Полей мне на руки и умой меня.
И тот из посуды умывает его.
— А теперь держи, я тебе полью.
И монах тоже смиряется. Вот проверка на гордость и на тщеславие. Пять минут — и о человеке все ясно. Святитель Василий забирает его как перспективного и открытого для духовной жизни человека. Вот так и владыка Гурий мог четко определить. Что называется, в яблочко.
А отец Михей мечтал о монашеской жизни: хотя бы немножко пожить как настоящие монахи. Он ушел в Глинскую пустынь, потому что до этого не жил в монастыре, не видел реальной монастырской жизни, но жаждал ее, искал всем сердцем. При его постриге восприемником был схииеромонах Серафим (Романцов), глинский старец. И конечно, отец Михей от него много слышал об этой славной пустыни и ее подвижниках. Когда Глинская пустынь открылась, иеромонах Михей упросил владыку Гурия его туда отпустить. Тот со скрипом, что называется, с железным скрипом, так как не хотел оставаться без верного помощника, благословил. Окологода он там пробыл, общался с глинскими старцами.
Жизнь в Глинской пустыни наложила на отца Михея сильный отпечаток. До конца своих дней он вспоминал старцев-схимников: Серафима (Амелина), Андроника (Лукаша), Серафима (Романцова). Удивительные люди! Глинские монахи как-то отличались от других особой простотой, строгостью к себе и снисхождением к другим. Они не позволяли себе, например, духовных переживаний. Найдет какое-нибудь такое благодатное облако, слезы… Они сразу это отсекали, говорили себе: «Я недостоин этого. Вдруг это тонкое прельщение, вдруг это страсть? Я должен делать то, что должен делать. И я это делаю. А там уж как Господь примет мою веру». По жизни они были очень простыми в плане гигиены, одежды: вообще без особого внимания к себе, только самое необходимое. И имели благоговейный страх перед святыней. Бывало, они говорили:
— Какие вы, молодые, смелые.
— Да что такое?
— Ну как, подошли, к иконе приложились, — речь шла о чудотворной иконе Рождества Божией Матери.
— А вы чего?
— А мы даже подойти боимся.
Такое вот чувство священного трепета у них присутствовало. Чувство присутствия Живого Бога.
А как эти старцы несли болезни, скорби и все терпели! У схиархимандрита Серафима (Амелина), настоятеля Глинской пустыни, была онкология в последней стадии. У него, по рассказам владыки Михея, все сочилось, гнило. А когда он умер, получилось так, что похоронили его в очень влажном месте, где прямо вода стояла. Когда же обретали его мощи, они оказались нетленными и благоухали. Вот, казалось бы, болезнь: при жизни тело разлагается, подвергается тлению, а потом Господь показывает, что Дух животворит.
Владыка Михей многое воспринял от митрополита Гурия, но и сам по Божией милости обладал многими талантами: прекрасными организаторскими способностями, духовной проницательностью в отношениях с людьми. И все это на фоне простоты, улыбки. Как говорил про Патриарха Тихона митрополит Антоний (Вадковский): «Хи-хи, ха-ха, да кошку гладит». Так и у владыки. Кому-то, может, манеры его казались легковесными, но на самом деле за этим юродством скрывался глубокий, душевно теплый и духовно богатый человек.
О владыке Гурии он говорил, что тот был большим интеллектуалом, с которым было просто и очень интересно сидеть за столом, общаться, очаровательным собеседником в хорошем смысле слова, сразу пленяющим своим обаянием, огромностью своей личности. И он высоко держал планку отношений, не было каких-то заигрываний, манипуляций с дешевым авторитетом. В то же время владыка был хорошим управленцем, таким реальным архиереем: знал, как выстраивать работу в Церкви. Легализовал для служения многих священников, которые возвращались после ссылок, хотя из тюрем вместе с духовенством выходили и те, кто под них мимикрировал, выдавая себя за священнослужителей. А как тут узнаешь? Вид один и тот же: фуфаечка, бритый затылок, в лучшем случае щетинка и никаких документов. Но владыка Гурий благодаря своему авторитету, духовному опыту, умению разбираться в людях и широкому кругу общения многим батюшкам дал зеленый свет к церковному служению.
За активную церковную деятельность и твердую позицию власти не любили владыку и постоянно переводили его из епархии в епархию, чтобы не дать ему возможности укорениться и принести добрый плод. В каждой епархии были по-своему негативные ситуации, которые создавались уполномоченными по делам религии. Такая же участь, например, постигла епископа Вениамина (Милова), когда он приехал в Саратов. Его там приняли достаточно жестко. Это была такая традиция: показать, подчеркнуть, кто ты, куда пришел и кто здесь хозяин. Мол, знай свой угол и не высовывайся. Была организована профессиональная травля, постоянная клевета. Этот принцип разрушительной сатанинской деятельности известен: разделяй и властвуй. Надо очернить человека, разобщить и отдалить от него тех, кто его поддерживает, кто ему дорог. Так и владыке Гурию вставляли палки в колеса. Но он все равно умудрялся что-то сделать доброе, выстроить, наладить, устроить. Это получалось в том числе благодаря дружной и слаженной команде его помощников, которых он назначална ответственные должности: заведующим канцелярией, ключарем кафедрального собора, казначеем. При таких условиях архиерей, что называется, защищен по флангам,с надежным тылом, уже может спокойно служить и работать. А это, конечно, было неудобно советским органам, контролировавшим работу Церкви, и владыке сказали, чтобы «хвост» за собой не таскал. Со временем отца Иоанна направили служить за границу, отец Игорь остался в Саратове, где претерпел гонения. А отец Михей возглавил монастырь в Белоруссии. Тогда Минским митрополитом был владыка Никодим (Ротов), который поставил его наместником Жировицкой обители и возвел в архимандриты. Историю с архиепископом Ермогеном (Голубевым)теперь уже почтивсе знают. Они с отцом Михеем были духовными друзьями еще по Ташкенту, а потом встретились в Жировицах, куда владыку сослали на покой.«Являясь одним из реакционных приверженцев РПЦ, принимает активные меры к укреплению материальной базы Церкви и распространению религиозных воззрений на сознание советских людей», — так охарактеризовал владыку Ермогена Совет по делам РПЦ при Совмине СССР. Наместник же всячески опекал ссыльного архиерея. Это вызвало сильное недовольство. Ему поступило предписание в 24 часа покинуть Жировицы. Архимандриту Михею выписали волчий билет, но помог секретарь Патриарха Даниил Андреевич Остапов. У владыки Гурия были прекрасные отношения с Патриархом Алексием I: Святейший знал их духовную семью, а отцу Михею еще в пятидесятых годах сказал, что он будет архиереем (ему пророчили архиерейство давным-давно).
Отец Михей поехал в Москву, а там ему Даниил Андреевич говорит:
— Чего ты думаешь? Вот у тебя же друг есть, митрополит Иоанн. Он сейчас в Ярославле, езжай к нему.
А там тоже такая интересная ситуация получилась. Владыка Иоанн приехал к своей сестре монахине Евфросинии в Переславль, в маленький домик на берегу реки Трубеж. Вдруг приходит известие о том, что владыка Сергий (Ларин), управляющий Ярославской епархией, скоропостижно скончался. Митрополита Иоанна переводят на Ярославскую кафедру. Так начинается новый период Александро-Невского братства. Митрополит Иоанн (Вендланд) благодаря своему авторитету, как международник и дипломат, смог взять ссыльного архимандрита Михея, но и то на самый-самый дальний приход. Затем в течение нескольких лет он его постепенно переводил поближе, пока наконец не назначил в Феодоровский кафедральный собор Ярославля. Все было очень непросто, но Господь устрояет милостию Своей.
Но вернемся к митрополиту Гурию. Он остался почти один. Особенно ему было тяжело на Ленинградской кафедре. Уполномоченный в то время много нелестного писал про владыку в своих докладах. Мол, яркий проповедник, активный реформатор, не слушает рекомендации советской власти по устроению церковной жизни, препятствует закрытию церквей и прочее. Петербургский профессор, один из братчиков последнего времени Сергей Андреевич Зегжда рассказывал о том, что владыка в этот период даже не мог уделить ему достаточного внимания. Настолько там плотно взяли его в кольцо, постоянно следили, шофером всегда был человек, что называется, при погонах. И даже на дачу к себе не мог пригласить близких людей. А Сергей Андреевич, привыкший к вниманию и, более того, к любви духовника, очень огорчался по этому поводу. К тому же возраст владыки клонился к вечеру жизни, здоровье, измученное ссылками, тяжелыми подвигами и нервными потрясениями, постоянно давало сбой. Он мечтал о более спокойном месте, где можно было бы отдаться богомыслию и созерцанию Божественной природы.
И вот в Крыму умирает архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). Владыка Гурий просит перевода на священную крымскую землю, участвует в изготовлении и установке памятника почившему архипастырю. Тут надо сказать, что владыки были знакомы и духовно близки еще по Ташкенту. В то время епископу Луке — врачу по совместительству — приходилось лечить архимандрита Гурия и других членов его духовной семьи.
В Крыму владыка продолжал политику по защите и укреплению Церкви, совмещал управление Днепропетровской епархией, часто служил. Но со временем, учитывая преклонный возраст, сокращалась его активная деятельность. Крымский период служения пришелся на закат жизни митрополита: диабет, сердечная недостаточность, как следствие очень большая отечность ног. Он все больше нуждался в заботе и уходе.Кожа на стопах трескалась, текла сукровица, наполняя полные сапоги, которые когда-то для духовенства были обязательной формой одежды. Но об этих болезнях знали только самые близкие.
При всем своем величии, значительности сана, невзирая на телесные немощи, владыка Гурий совершал невидимый подвиг, сокрытый от внешних глаз. Вот такие были люди.
В последнее время владыка жил в епархиальном доме, расположенном на Ялтинском шоссе, недалеко от выезда из Симферополя. Рядом с ним была верная сподвижница — игумения Серафима. Она еще в Фергане в тридцатых годах, будучи Ниной Яковлевой, была вместе с Настей Заспеловой и другими братчицами при отце Гурии. Он постриг ее в монашество и поставилигуменией над женской общиной, в которую входили и сестры Вендланд. С тех пор она всегда была рядом с ним, до конца жизни. Но теперь владыка был под особым попечением церковного окружения, которое во всем контролировало его жизнь. Даже матушка Серафима была уже не так вхожа к нему, только молилась о том, чтобы ей уйти раньше владыки. Она прекрасно понимала, что ее как-то терпят, лишь пока он жив. Но с его уходом она станет personanongrata. И Господь услышал ее: она упокоилась на несколько месяцев раньше своего духовного отца.
Остаток дней владыка провел в болезни. Последнюю свою литургию он совершил на праздник Святой Троицы 13 июня 1965 года, а уже через месяц был призван в вечное царство Триединого Бога. Господь принял душу его в Свой небесный кров в день памяти святых апостолов Петра и Павла. Вот так митрополит Гурий, посвятивший всю жизнь миссионерскому служению и апостольским трудам во славу Отца и Сына и Святого Духа, в день первоверховных апостолов разделил с ними радость церковного торжества и вхождения в вечную жизнь.
Перед нами образ святителя, который, по слову апостола Павла: «Для всех сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых» (1Кор. 9: 22). Он — настоящий архиерей, с правильными устоями, человек, живший на рубеже двух эпох, совместивший в себе и сохранивший лучшие традиции Церкви. Он перенес не одну ссылку и реальную войну за свободу Церкви, за свободу души человеческой, души христианской. Мы знаем, что за исповедничество Господь дает благодатные духовные дары Своим верным служителям. Владыка Гурий был обильно наделен этими дарами и служил ими людям и Богу. При всей сложности жизненных ситуаций он смог сохранить не только свое лицо, лицо архиерея, но и лицо Церкви. Это была очень непростая и очень важная задача.
Свет его любви к людям, к Богу и к Церкви до сих пор пробивается через время и касается наших сердец. Очень радостно, что даже спустя 55 лет после кончины владыки Гурия к его личности проявляется живой интерес. Люди проникаются к нему всей душой. В том числе и те, кто его совершенно не знал, не был с ним знаком. Порой даже люди не очень церковные. Об этом говорит и опыт ярославской, переславской, волгоградской паствы. Его личность притягивает. Дай Бог! Он нам сейчас очень нужен и дорог как пример, как ориентир в наши непростые дни, когда современное поколение часто живет без духовной опоры и наставления.
Многие люди свидетельствуют о духовной помощи владыки, а я расскажу небольшой секрет из своей личной жизни. Когда мы ездили в Симферополь на день памяти[1]владыки, на панихиде пришла такая мысль: «Ну вот, владыка святой, должна же быть какая-то обратная связь. Ведь можно ее как-то почувствовать». А мне хотелось тогда панагию с изображением Александра Невского, потому что Александро-Невское братство и сам святой князь в моей жизни имеют особое значение. Да и место моего служения, Волгоградская митрополия, с его трудами связана. Кстати сказать, митрополит Герман (Тимофеев) был иподиаконом у митрополита Гурия и стоял на посохе, а я получаюсь теперь его преемник по кафедре. Возвращаюсь в Волгоград. И буквально через несколько дней приезжают гости из Переславля, с родины Александра Невского, и дарят мне панагию с его изображением. Я просто остолбенел! Настолько это было неожиданно. Вот такой быстрый ответ на мое обращение. Обратная связь, так сказать. Мы немощные, нам часто нужно какое-то подтверждение для укрепления нашей веры: руками потрогать, как прободенное ребро Воскресшего Христа. Тогда Господь подает нам благодать и милость через своих угодников.
Если память владыки Гурия сегодня совершается в людях, если личность его востребована до сих пор, то это особенный факт. К пустому колодцу за водой не ходят. Значит, Богу это угодно, как была угодна и его жизнь.
11 августа 2020
Волгоград
[1]12 июля 2020 г. исполнилось 55 лет со дня упокоения митрополита Гурия.